«Чарли и шоколадная фабрика. Чарли и шоколадная фабрика (книга) Чарли и шоколадная фабрика читать в оригинале

Так как фильм Тима Бертона «Чарли и шоколадная фабрика» в свое время понравился мне с первого же раза и последние десять лет я не робел советовать его к просмотру. Был приятно удивлен, узнав, что в основе история лежит оригинальная детская книга Роальда Даля . Первые же страницы производят по-своему неизгладимое, какое-то очень уютное, впечатление, возрождая в памяти оставленный позади образ мышления. Забавно, что многие люди надменно ставят ярлыки на целых жанрах литературы, определяя этот как «плаксивый роман для женщин», «глупости для фантазеров» и «детская писанина». Зачем развивать собственное воображение и избавляться от стереотипов, с энтузиазмом разнообразя свой литературный опыт, если можно просто найти очередное самооправдание. Поэтому если порой хочется просто отвлечься от более серьезных высоких жанров, поднять себе настроение, за небольшим, на 2-3 часа чтениям произведением, эта повесть отлично подойдет. В моем случае я проглотил ее за несколько непродолжительных присестов по пути с работы и преисполнен положительными эмоциями, кратко рассказать о приключениях мальчика Чарли на фабрике Вилли Вонка .

Перво-наперво, это действительно детская литература в классическом понимании и в прочтении ее в любом взрослом возрасте нет ничего зазорного. Все образы и ситуации, начиная с самой завязки, гиперболизированы и раздуты, чтобы превратить обычное между строк в доступную и понятную историю. Главный герой повести Чарли – добрый, искренний, незлобивый, бескорыстный ребенок, который растет в тяжелых голодных и холодных условиях. Семья Бакетов , где на восемь человек приходится только один работающий, он же глава семейства, привыкла жить в насквозь продуваемом старом доме и есть картошку на обед, а капусту на ужин. Четыре старика девяностолетних возрастов уже лет двадцать не встают со сдвоенных кроватей, а Чарли с родителями еженощно спят на полу на сквозняке. Автор разыгрывает беспроигрышную для детской литературы карту «из грязи в князи» . Ребенку, жизнь которого ничем не примечательна и вряд ли кому, кроме его семьи, интересна, улыбается удача – потому что он положительный и добрый и нам намекают, что заслуживает это.

Даль пестро проводит контраст между Чарли и другими четырьмя детьми, также получившими шанс посетить легендарную шоколадную фабрику таинственного мистера Вонка. Бедные Бакеты, которые не избавляются от стариков и выживают по одну сторону морали. И себялюбивые, капризные, требовательные, жадные, прожорливые к сладостям дети по другую. Согласитесь, очень наглядный переход. По мере того, как приходят новости о все новых обнаруженных золотых билетах, бабушки и дедушки осуждающе комментируют не слишком то приятные истории о победителях. Конечно, автор слишком грубо оперирует с детским восприятием, но читается история ненавязчиво и по-доброму прямолинейно. По мере того, как наши герои путешествуют по многочисленным и масштабным цехам завода сладостей, читатель пускается и в поиск моральных ориентиров, все более явно проступающих через простоватый сюжет. Едва ли вам в любом возрасте захочется сопереживать Огастесу Глупу (вариант из перевода Фрейдкина, который я предпочел прочим), девятилетнему обжоре, которого словно надули насосом. Или привередливой Веруке Солт , отец которой сотнями тысяч скупал шоколадки, нарушая саму идею о том, что у каждого ребенка есть шанс.

Что касается самого экскурса в мир сладостей, то он олицетворяет мечты большинства детей быть, насколько им это позволит счастье, неумеренным в поедании восхитительных десертов. Когда читаешь о ежегодной шоколадке Чарли, хочется буквально побежать в магазин за плиткой и передать ее книжному герою. Неудивительно, что миллионы детей и взрослых по всему миру пол столетия придаются удивительному приключению по фабрике Вилли Вонка . Скажу честно, что по завершению повести, трудно восстановить в голове целостный маршрут пройденного пути, но это уже лирика. Ореол таинственности, который долгое время окружал это место, делает свое дело, производя впечатление и на родителей, которым было позволено сопровождать своих чад. Будь это шоколадный цех с какао рекой и съедобной травой или цех современных удивительных открытий , позволяющих передавать плитки шоколада через экран телевизора – это определенно что-то необычное, особенно для Чарли, который живет серой посредственной жизнью. Детям с воображением свойственно додумывать свои детали к фантастическим мирам – помню по себе. Поэтому очень легко представить, как читатели и слушатели разных возрастов, в своих головах продолжали историю Даля. Придумывали свои цеха сладостей, песенки умпа-лумп (в том переводе, что читал я – симпатимпасы) и новых героев.

Моя оценка: 8 из 10

Отличия книги от фильма Тима Бертона (2005 г.)

• В оригинальной повести у семьи Баккетов не было телевизора, а новости, в том числе о найденных золотых билетах, они получали из местной газеты, которую по вечерам читал отец семейства.
• Линия дедушки Джо была расширена в экранизации Тима Бертона и добавлена линия с последней работой на фабрике Вилли Вонка. У Даля ничего не сказано о том, кем работал раньше этот пожилой человек, особенно, что он был свидетелем разрушительного влияния недоброжелателей на творение своего работодателя.
• Так как разница между временем выхода книги и фильма сорок лет, некоторые реалии были пересмотрены. Майк ТВ в оригинале смотрел боевик с обилием насилия, а не играл в компьютерную игру. Также в кино добавили быстрый монолог о расчетах, которые помогли продвинутому подростку, купив только одну плитку, получить желаемый для многих приз.
• В экранизации сделан акцент на единственном ингредиенте на столе Баккетов – капусте, ведь вкусней капусты, только она сама. В повести у семьи были и другие продукты, овощи, а вот мясных блюд эти люди почти не видели, кроме как на полках магазинов.
• У Даля Виолетта Солт активно жевала жвачку, как возможность выделиться среди сверстниц, но в фильме Бертона эту мысль сильно развили. От неодобрения матери пришли к полному восторгу и добавили трофеи в этом непростом занятии для челюстей.
• В повести Чарли нашел в снегу монету номиналом 50 пенсов, что в десять раз превышало стоимость шоколадной плитки. Он купил сначала одну, а во второй ему уже попался золотой билет. Остаток денег мальчик планировал отдать родителям на более насущные семейные нужды.
• В книге после того, как Чарли нашел последний счастливый золотой билет, их шаткий дом заполонили репортеры, что было опущено в экранизации 2005 года.
• В оригинале пропуска на фабрику Вонки позволял привести с собой двух близких людей. С остальными детьми пришло по два родителя, и только Чарли путешествовал по заводу с одним дедушкой Джо.
• Герой Джонни Деппа довольно брезгливо встречает детей в отличие от всячески благожелательного книжного Вилли Вонка.

Волшебная повесть Роальда Даля — это одна из лучших . Ее с удовольствием читают малыши по всему миру , и даже впечатляющие фильмы не могут сравниться с их фантазией. Еще бы, ведь в книге идет речь о настоящем кондитере-волшебнике, который может сотворить целый мир из сладостей.

Главные герои произведения

• Август Глуп - толстый, жадный обжорливый мальчик
• Верука Солт - дочь владельца ореховой фабрики, капризная эгоистка, которая заставляет людей делать то, что ей нужно
• Виолетта Бьюгарт - карьеристка, которая привыкла к вниманию. Годами жует жевачку, чтобы получать призы
• Чарли Бакет - мальчик, который отличается добротой и сочувствием

Краткое содержание книги «Чарли и шоколадная фабрика»

Книга переносит нас в городок, который раньше мог похвастаться чудесным шоколадным заводом. Только вот не так давно его владелец, гений и чудак, уволил всех работников, и теперь фабрика работает загадочным образом, выпуская лучшие в мире шоколадки и другие сладости .

Главный герой книги по имени Чарли Бакет — мальчик из бедной семьи. Он живет с родителями, а также с бабушками и дедушками , которые не встают с постели из-за возраста и вечных недоеданий. Чарли любит шоколадки Вонка, которые стоят достаточно дорого. Поэтому ему дарят такую роскошь только на день рождения .

Оказывается, владелец шоколадной фабрики мистер Вилли Вонка решил повысить и без того огромный спрос на продукцию. Он вложил в пять шоколадок золотые билеты, которые разрешат счастливчикам и их родителям попасть на целый день на волшебную фабрику шоколада. Чарли, после ряда неудач и потери надежды все же находит золотой билет , который позволит ему пойти на фабрику с дедушкой.

Герои попадают на фабрику, и Вилли Вонка показывает им чудеса - шоколадную реку, волшебные конфеты, которые могут проделывать фокусы, телепортирующее устройство для шоколадок, и своих рабочих - умпа-лумп. Это особое племя, которое было спасено Вили Вонкой.

Все дети, кроме Чарли, нарушают запреты владельца фабрики, и попадают в ужасные ситуации . Их едва удается спасти. У читателя создается ощущение, что Вонка нарочно манипулировал пороками этих детей и потакающих им родителей, чтобы выявить действительно честного ребенка .

Им и оказывается Чарли, который узнает, что весь этот конкурс и эксукрсия организованы с одной целью. Вилли Вонка ищет наследника , чтобы передать ему все свео мастерство, секреты и богатство.

Именно Чарли становится этим наслежником огромной кондитерской волшебной империи. Счастливый, он забирает своих родителей, бабушек и дедушк к Вилли. Семья спасена от бедности, и жизнь налаживается . А Чарли оказывается прекрасно устроен в жизни.

Поистине, «Чарли и шоколадная фабрика» — волшебная проза для детей. Эта книга переведена на множество мировых языков, по ней было снято несколько кассовых фильмов с культовыми актерами своего времени. Эта история о добре, умении оставаться человеком в любой ситуации. Через смешные примеры Роальд Даль учит детей, как некрасиво иметь пороки и идти у них на поводу.

Интересно знать, что сочинил эту для своих детей. Двое из пятерых малышей умерли от болезней, и отец старался хоть как-то поддержать их в нелегкое время . Эти сказки увидели мир и полюбились многим детям. А основой для написания книги послужили детские впечатления самого автора. В годы его детства шоколад был не так доступен как сейчас, и коробка конфет была настоящим сокровищем.

Девочка, желаниям которой всегда потакали родители. Стоило ей чего-то захотеть, как множество людей спешили исполнить её желание и преподнести всё в наилучшем виде. Избалованный и высокомерный ребёнок.

Девочка, жующая жвачку день изо дня. Вот это образ уже посложнее. Что плохого в жвачке? Ведь это тоже сладость, а сладости несут людям радость... Но, постойте. Давайте представим себе эту картину. Приятно ли говорить с человеком, который постоянно жуёт? Вот-вот... представим поярче...
Виолетта не умеет сдаваться. Она не может уступить ни единому человеку в мире даже в такой глупости как жевание жвачек. Отсюда образ дополняется новыми чертами. Нахальство, высокомерие, хвастовство. Теперь, думаю, картина стала достаточно ясной....

Этот образ также не совсем просто по сравнению с другими. Появляется вопрос, почему этот мальчик плохой? Многие люди изо дня в день смотрят телевизор. Но что в этом настолько плохого?
Припомним некоторые детали. Майк заявлял, что все мешают ему смотреть телевизор. Его нисколько не интересуют чувства окружающих людей. Лишь он сам, его я. Весь мир ради него...
К тому же он постоянно везде размахивает своими игрушечными пистолетами. Какой невоспитанный мальчик. Но дело даже не в невоспитанности, а том, что сидит у него в голове.
Этот ребёнок кричит про убийства, стрельбу, резню с совершенной уверенностью и восторгом. Он уверен, что убивать это весело. И не видит, что на самом деле даже такая мелочь, как сказанное с горяча слово может принести немалую боль.

Чарли разительно отличался от всех остальных детей с самого начала. Обычной мальчик. Он даже не знал, что на самом деле, был самым счастливым ребёнком на свете. Он умеет верить в чудес. Искренний и добрый. Он никогда не капризничает и не просит того, что ему не нужно. Чарли делил шоколад между всеми в их большой семье, тогда как сам изнывал от голода. Он готов помогать всем своим близким и очень сильно любит их. Его родные - их дружная, пусть и бедная семья - самое дорогое, что у него есть.

Вилли Вонка, пожалуй самый загадочный образ из всей книги. Чудак из чудаков! Дедушка Джо исправляет Чарли, когда тот называет Вонки "шоколадным инженером". Вонки не инженер, а волшебник ! Это слово нарочито ярко запоминается. Волшебник , самый настоящий волшебник . ...Но что же такое настоящее волшебство ?

Вилли с детским восторгом смотрит на каждое своё изобретение. Он искренне верит в Лумполандию, пусть даже остальным это кажется абсурдным. Вилли Вонка постоянно спешит, он очень шустрый и ловкий. Озорной, как мальчишка. Его улыбка прекрасна, потому что все его эмоции отражаются на лице. И эмоции эти светлые, добрые, яркие ... Их нельзя описать словами, как настоящее волшебство

Дедушка Джо как и его внук был очень счастлив встретить Вилли Вонку и побывать на его фабрике. Это искреннее детское счастье, восторг. Словно ожившая мечта. Он так был рад за внука, что вскочил с кровати и пустился в пляс, хотя и не танцевал уже много-много лет.

Сколько бы лет ни прошло, каждый из нас в душе всё равно остаётся ребёнком. Это и есть самое волшебное из всех чудес.

Я хочу рассказать о них, потому что они помогают лучше понять эту историю, более красочно расскрыть образы героев.

По этой книге было сделано 2 экранизации. Первая 1971 года и вторая 2005 года. На мой взгляд, оба фильма великолепные, но второй был ближе к книге.
Мне очень понравилось, что в экранизации 2005 года большое внимание уделили истории самого Вилли Вонки. Они сделали концовку завершённой. Раскрыли его образ не просто как чудаковатого волшебника, а как личность со своей историей и мечтами. Благодаря замечательной актёрской игре Вилли стал совсем настоящим, живым. Именно таким я его и запомнила. Столь яркие эмоции, что сложно описать словами. А его чудесная улыбка, когда Вонка просто светился от радости... Такой искренний, открытый, живой. Этот образ стал украшением всего фильма.
В фильме Вилли Вонка специально не хочет произносить слова "родители". Он повторяется, рассказывая одно и то же дважды. Ударяется лицом о двери стеклянного лифта. Но, не обратив на это внимание, продолжает вести путешествие по фабрике с той же улыбкой. Он притворяется, что не помнит своего прошлого. Но на самом деле просто не хочет и боится вспоминать.

Он был сыном гениального дантиста. И, конечно же, отец не позволял Вилли есть никаких сладостей. Вилли носил ужасные скобки на зубах, за это его наверняка высмеивали и считали странным. Он очень редко играл с другими ребятами, большую часть времени отдавая своим мечтам. Однажды он ходил с другими детьми на Хэллоуин. Маленький мальчик в белой простыне с нарисованной на ней мордашкой. Наверняка он специально выбрал костюм, который закрывал лицо. Ведь эти огромные скобки больше похожи были на какой-то мудрёный механизм, неестественно растягивающий губы.
Вилли очень хотел попробовать конфеты. Ему, как и Чарли, нравилось смотреть на них за прилавком. А то, как остальные дети беззаботно каждый день ели шоколад, делало его несчастным. Отец прямо у него на глазах, отобрал всё, что Вилли удалось насобирать на Хэллоуин, и выбросил в огонь. От шоколада обязательно возникнет аллергия. Леденцы прямой путь к кариесу. А шоколад просто непозволительная дерзость...
Но всё таки Вилли удалось попробовать конфету. Первую конфету в его жизни. Он нашёл её в камине, среди пепла. Единственная, сохранившая, в той же блестящей обёртке. Пусть и грязная, но столь же волшебная.
Вилли хотел стать кондитером и сказал отцу о своей мечте. Отец был разгневан и сказал, что тогда Вилли может уходить прочь из его дома. Вилли взял старый рюкзам с вещами. Отец добвил ему у самых дверей, что теперь, если мальчик решит вернуться, его здесь уже не будет.
И Вилли отправился, мечтая о чудесном путешествии в кондитерские столицы мира. Но он пришёл слишком поздно, и поезда в этот час не ходили. Мальчику ничего не оставалось, как вернуться домой... но и дома у него больше не было. Отец сдержал свои слова. И когда Вилли Вонка вернулся, его дома просто не было. Ни единого следа.

Вилли не мог понять, почему Чарли не захотел идти вместе с ним. Он и не думал, что эта история может закончиться так. Почему? Почему мальчик отказался? Что он сделал не так?
Вилли никак не мог успокоиться. Он снова нашёл Чарли, чтобы узнать ответ. И ответ был очень простым.
"-Мне очень грустно сейчас. Что помогает тебе, когда тебе грустно, Чарли?
-Моя Семья."
У Вилли никогда не было настоящей семьи. Он любил отца, но был уверен, что тот ненавидит его и не сможет простить. Вилли боялся узнать правду, совсем как в тот день, когда остался один.
Чарли предложил пойти к его отцу вместе. Вилли это очень обрадовало, он ответил: "С радостью!"
Вилли Вонка в душе совсем как ребёнок. Волшебство в простоте...
Оказалось, что всё это время его отец не забывал про сына. Он собирал газетные вырезки о его фабрике. И давно уже простил его и понял, что сам был виноват не меньше. Прощение было необходимо им обоим. Сцена, когда они встретились, была очень красивой и тёплой.

В фильме история завершается очень счастливой и по-домашнему тёплой сценой. Вилли Вонка стал дорогим гостем в доме Чарли. Он получил нечто большее, чем просто преемника. Вилли получил настоящую семью. А это и есть настоящее счастье.

В фильме же 1971 года мне особенно понравились некоторые моменты. Этот фильм показал историю ещё более яркой и волшебной. Особенно запомнились фразы, которые, на мой взгляд, поясняют главные идеи книги:
"Мы музыканты. И мы мечтатели."

"-Сплошной абсурд!
-Абсурд придумали самые умные люди."

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

«Чарли и шоколадная фабрика» (англ. Charlie and the Chocolate Factory , ) - сказочная повесть Роальда Даля о приключениях мальчика Чарли на шоколадной фабрике эксцентричного кондитера мистера Вонки.

Повесть впервые была опубликована в США, в 1964 г. в издательстве Alfred A. Knopf (англ.) русск. , в Великобритании книга увидела свет в 1967 г. в издательстве Allen & Unwin . Книга была дважды экранизирована: в 1971 г. и в 2005 г. В 1972 г. Роальд Даль написал продолжение повести - «Чарли и огромный стеклянный лифт» (англ. Charlie and the Great Glass Elevator ) , и планировал создать третью книгу серии, но свой замысел не осуществил. Книга неоднократно издавалась на английском языке, переведена на многие языки.

На русском языке повесть была впервые издана в 1991 году в переводе Елены и Михаила Барон (в издательстве «Радуга»), затем в пересказе С. Кибирского и Н. Матреницкой (в журнале «Пионер» и отдельной книгой), в дальнейшем неоднократно выходили другие переводы сказки.

Сюжет

Маленький мальчик Чарли Бакет (англ. Charlie Bucket ) живёт в очень бедной семье. Семь человек (мальчик, его родители, два дедушки и две бабушки) ютятся в маленьком домике на окраине города, из всей семьи только отец Чарли имеет работу: он закручивает пробки на тюбиках с зубной пастой. Семья не может позволить себе самого необходимого: в доме только одна кровать, на которой лежат четыре старика, семья живёт впроголодь, питается картошкой и капустой. Чарли очень любит шоколад, но получает его только раз в год, одну плитку на свой день рождения, в качестве подарка.

Эксцентричный шоколадный магнат мистер Вилли Вонка (англ. Willy Wonka ), проведший в затворничестве десять лет на своей фабрике, объявляет, что хочет устроить розыгрыш пяти золотых билетов, которые позволят пяти детям побывать на его фабрике. После экскурсии каждый из них получит пожизненное обеспечение шоколадом, а один - будет награждён неким особенным призом.

Счастливчиками, нашедшими пять билетов, спрятанных под обёрткой шоколада, стали:

• Август Глуп (англ. Augustus Gloop ) - жадный и прожорливый мальчик, «еда - его любимое занятие»;
• Верука (Веруча) Солт (англ. Veruca Salt ) - избалованная девочка из семьи владельца фабрики по переработке орехов, привыкла, чтобы все её требования немедленно исполнялись;
• Виолетта Боригард (Бьюргард) (англ. Violet Beauregarde ) - девочка, которая постоянно жует резинку, установила мировой рекорд - жуёт одну жевательную резинку в течение трёх месяцев;
• Майк Тиви (англ. Mike Teavee ) - мальчик, который с утра до ночи смотрит телевизор.
• Чарли Бакет - главный герой этой повести.

В экскурсии по фабрике, кроме детей, участвуют их родители: каждый ребёнок пришёл с матерью либо отцом, кроме Чарли, которого сопровождает его дедушка Джо. В процессе посещения фабрики все дети, исключая Чарли, не обращают внимания на предупреждения Вонки и оказываются жертвами своих пороков, попадая по очереди в различные ситуации, которые заставляют их покинуть фабрику.

В конце остается один Чарли, которому и достаётся главный приз - он становится помощником и наследником мистера Вилли Вонки. Остальные дети получают обещанное пожизненное обеспечение шоколадом.

Помещения фабрики

Фабрика Вилли Вонки очень большая, расположена как на поверхности, так и под землёй, на фабрике имеется бесчисленное множество цехов, лабораторий, складов, есть даже «леденцовая шахта глубиной 10 000 футов» (то есть глубиной более 3 километров) . Во время экскурсии дети и их родители посещают некоторые из цехов и лабораторий фабрики.

По словам Даля, основой для рассказанной истории послужили детские впечатления автора. Во время обучения в школе-интернате «Рептон» он и другие мальчики получали занятные подарки. «Время от времени каждый мальчик нашей школы получал простую серую картонную коробку, - пишет Даль в автобиографической повести „Мальчик“. - Хотите верьте, хотите нет, это был подарок от большой шоколадной фабрики, „Кэдбери“ . Внутри коробки лежали двенадцать плиток, все разной формы, с разной начинкой и все с номерами от 1 до 12. Одиннадцать из этих шоколадок были новыми изобретениями фабрики. Двенадцатая, хорошо нам известная, была „контрольной“». Роальд и другие мальчики дегустировали их, причем относились к этому очень серьезно. Один из вердиктов Даля звучал так: «Слишком тонкий вкус для обычного неба». Писатель вспоминает в «Мальчике», что именно в ту пору он стал воспринимать шоколад как нечто сложное, как результат лабораторных исследований и часто мечтал о работе в кондитерской лаборатории, воображал как он создаёт, новый, невиданный доселе, сорт шоколада. «Это были сладкие мечты, восхитительные фантазии, и я не сомневаюсь, что позже, тридцать пять спустя, когда я раздумывал над сюжетом моей второй книги для детей , я вспомнил те маленькие картонные коробки и шоколадки-новинки внутри них и начал писать книгу под названием „Чарли и шоколадная фабрика“» .

Рабочие варианты повести

Опубликованное произведение достаточно сильно отличается от первоначального замысла, оставшегося в черновиках. Рукописи, хранящиеся в британском музее Роальда Даля позволяют проследить, как изменялось содержание повести во время работы над ней.

Первоначальный вариант, датируемый работниками музея 1961 годом, был озаглавлен «Чарли и шоколадный мальчик» (англ. Charlie’s Chocolate Boy ) и значительно отличается от опубликованной повести. В шоколадные батончики прячется десять «золотых билетов» еженедельно, так что мистер Вонка проводит экскурсию по фабрике каждую субботу. В этом черновом варианте главного героя зовут Чарли Бакет, имена остальных девяти детей, также и состав несчастий, с ними происшедших, отличаются от имён детей и от описаний происшествий в опубликованной книге.

Во время экскурсии Чарли Бакет прячется в «шоколадном мальчике», которого делают в «цехе пасхальных яиц». Шоколадную фигуру с Чарли внутри, доставляют в дом мистера Вонки, в качества подарка для Фреди Вонки, сына кондитера. В доме Вонки мальчик становится свидетелем ограбления и поднимает тревогу. В благодарность за помощь в поимке воров мистер Вонка дарит Чарли Бакету кондитерский магазин, «Шоколадную лавку Чарли» (англ. Charlie’s Chocolate Shop ).

Во втором известном варианте повести число детей, путешествующих по фабрике, уменьшено до семи, включая Чарли Бакета. Рабочие фабрики описаны как «люди в белых халатах», после каждого происшествия с непослушным ребёнком некий голос декламирует соответствующие стихи.

Идеи не имеющего заголовка варианта 1962 года близки к окончательному варианту повести. Вонка распространяет только семь билетов единожды (а не еженедельно), что делает поиски билета более напряжёнными. Участники экскурсии и их характеристики перечислены на первой странице рукописи, помимо Чарли Бакета в число детей, посетивших фабрику, входят:

• Август Глуп - прожорливый мальчик;
• Марвин Прун (англ. Marvin Prune ) - тщеславный мальчик, упомянут, но его приключение на фабрике не описано ни в этом, ни в последующих вариантах повести;
• Хепиз Траут (англ. Herpes Trout ) - мальчик, проводящий всё своё время перед телевизором, в опубликованной повести мальчик, страдающий телеманией, получит имя Майк Тиви;
• Миранда Мери Паркер (англ. Miranda Mary Parker ) - девочка, которой позволено делать всё, что ей хочется.
• Верука Солт - избалованная девочка, получающая всё, что она пожелает;
• Виолетта Бьюгард - девочка, которая постоянно жует жевательную резинку.

Таким образом, состав действующих лиц близок к окончательному.

На фабрике работают маленькие человечки, «випл-скрампеты» (англ. Whipple-Scrumpets ), которые декламируют стихи после каждого происшествия.

Этот вариант не завершён, повествование заканчивается падением Августа Глупа в шоколадную реку. Даль продолжает историю в другой рукописи, которая получила название «Чарли и шоколадная фабрика». Марвин Прун исключается из числа героев. В конце повести Чарли становится помощником Вонки и его наследником.

В окончательном варианте повести число детей снова уменьшено, вместе с Чарли их осталось пятеро (исключена Миранда Паркер), работники фабрики получили своё привычное имя «умпа-лумпы».

Критика произведения

Успех книги не был мгновенным: повесть впервые вышла в 1964 г. и в первый год был продано лишь 5000 экземпляров, но затем, в течение пяти лет, ежегодные продажи достигли 125000 экземпляров. «Чарли» стал книгой, которой Роальд Даль заявил о себе, как о выдающемся детском писателе .

С тех пор книга неоднократно издавалась на разных языках, С течением времени популярность повести не уменьшается и «Чарли» остаётся любимой сказкой многих ребят во всём мире.

Известный британский критик Джулия Эклешер (англ. Julia Eccleshare ) пишет в послесловии к повести, вышедшей в издательстве Puffin Books (англ.) русск. : «„Чарли“ вызывает ощущение, что Роальд Даль испытывает наслаждение, рассказывая истории, точно так же, как мы наслаждаемся, читая их. В верности этого ощущения особенно убеждаешься, когда начинается путешествие по шоколадной фабрике. Это показывает, как хорошо Роальд Даль понимает детей» . Действительно, «Даль рисует детский рай: волшебную шоколадную фабрику, с подземными ходами и секретными пещерами» .

То, что Даль нарисовал детский рай - это не только заключение взрослого критика, который, может быть, давно забыл свои детские воззрения. Маргарет Толбот, автор статьи о Роальде Дале, вспоминает: "Я на практике сидела рядом с тремя девятилетними мальчишками, которые на протяжении сорока пяти минут грезили о фабрике Вонки и изобретали собственные сладости. <…> Девятилетний друг моего сына написал мне письмо о том, почему он любит Даля: «Его книги образны и увлекательны. После того, как я прочитал „Чарли и шоколадную фабрику“, у меня было ощущение, что я отведал всех сладостей мира» .

Однако при том, что книга заслужила детскую любовь, отношение к ней взрослых читателей достаточно было настороженным; после выхода повести в свет прозвучали негативные отзывы о сказке.

Начало обсуждению было положено статьёй канадской писательницы Элеоноры Кэмерон, в которой, помимо прочего, жёсткой критике была подвергнута повесть «Чарли и шоколадная фабрика». Согласно Камерон, «Чарли и шоколадная фабрика» - ярчайший пример дурного вкуса «из всех книг, когда-либо написанных для детей». Эта книга не только была написана об искушении сладостями, она сама является таким искушением. «Поначалу она кажется нам прелестной и доставляет краткое удовольствие, однако не насыщает нас и перебивает аппетит». Фантаст Урсула Ле Гуин согласилась с мнением Кэмерон, хотя и признала, что «дети от восьми до одиннадцати лет, похоже, действительно обожают» книги Даля. Одиннадцатилетняя дочь писательницы, «к сожалению», усвоила привычку дочитывать «Чарли» и тут же приниматься его читать с самого начала. Это длилось на протяжении двух месяцев. Читая «Чарли», она словно попадала под воздействие злых чар, а по прочтении этой книги ещё некоторое время оставалась довольно противной, хотя в обычном состоянии это был милый ребёнок. «Чему могут научить детей такие книги, как „Чарли“? Быть „хорошими потребителями“?» - спрашивает Ле Гуин. - «Нет уж, увольте!» .

Следует отметить, что школьные библиотекари и учителя, как люди, во многом ответственные за формирование детских читательских пристрастий, активно включились в анализ и обсуждение произведений Даля, в том числе и «Чарли». Во время обсуждения в журнале «The Horn Book» (1972-1973 гг.) мнения высказывались диаметрально противоположные. Мэри Сакер, учитель из Балтимора приветствует критику повести: "Читая прекрасную статью Элеоноры Кэмерон в октябрьском выпуске журнала, я наконец-то нашла кого-то, кто согласен с моим мнением о «Чарли и шоколадная фабрика» . Мария Брентон, библиотекарь из Валеша, штат Нью-Йорк , напротив, выступает в поддержку Даля и его книг: «Дети разных способностей и разного происхождения любят „Чарли“ и „Джеймса“. Такие книги делают мальчиков и девочек завсегдатаями библиотек. Поэтому, Роальд Даль, продолжайте, пожалуйста!» .

А в 1988 г. библиотекарь публичной библиотеки американского города Боулдер , штат Колорадо переместил книгу «Чарли и шоколадная фабрика» в фонд ограниченного доступа, поскольку поддерживал мнение о том, что книга пропагандирует «философию бедняка». (После того как факт об изъятии книги из свободного доступа стал известен, книга была возращена на своё место) .

Критики указывали, что Чарли является героем не благодаря наличию выдающихся качеств личности, но благодаря тому, что он тихий и вежливый мальчик из бедной семьи, привыкший подчиняться. Лишь отсутствие плохих качеств делает Чарли «хорошим мальчиком». Указывалось, что в изображении детских недостатков Даль «перегибает палку»: пороки четырёх «плохих ребят» не экстраординарны, однако Даль изображает детей носителями смертных грехов . Так, жадный Август Глуп - олицетворение чревоугодия , избалованная Верука Солт - алчности , любительница жвачки Виолетта - гордыни , телефанат Майк Тиви - праздности . Чарли, напротив, демонстрирует полное отсутствие таких характеристик. Но почему? Не потому ли, что он беден и просто физически не может предаваться, например, чревоугодию .

Кроме того, Чарли не так уж безгрешен. В эссе московского школьника Бори Пастухова ведут спор Романтик (отец мальчика) и Скептик (которого представляет сам Борис). Скептик указывает, что Чарли не имел права покупать шоколад, когда голодала его семья, и должен быть наказан, также как и прочие герои. На это Романтик отвечает: «А, по-моему, вся прелесть книги в том, что Чарли не был наказан. Ведь кто из нас не бывает слаб, но все мы надеемся на чудо». Скептик соглашается: «Вот с этим трудно спорить. Поэтому мы так любим книги с хорошим концом» .

Награды произведения

• 1972 - New England Round Table of Children’s Librarians Award.
• 1973 - Surrey School Award.
• 2000 - Millennium Children’s Book Award
• 2000 - Blue Peter Book Award

Экранизации

В 1971 году на экраны вышел фильм , снятый режиссёром Мэлом Стюартом (англ. Mel Stuart ) и продюсером Дэвидом Уолпером (англ. David L. Wolper ), с Джином Уайдером в роли мистера Вонки. Роальд Даль написал первый вариант сценария фильма, в который в дальнейшем вносились изменения. В конечном итоге фильм не понравился писателю. «Даль считал, что фильм излишне сосредоточен на Вилли Вонке, - говорит Лиза Эттенбороу, сотрудница Музея Роальда Даля. - Для него книга была повестью о Чарли» .

В 2005 году появилась вторая экранизация, фильм «Чарли и шоколадная фабрика» , снятый Тимом Бёртоном , с Джонни Деппом в роли Вонки.

В третьем сезоне (1968 г.) детской телепередачи BBC «Джеканори» (англ. Jackanory ) сказка читалась актёром Бернардом Криббинсом (англ. Bernard Cribbins ) .

В 1983 г. шведское телевидение демонстрировало слайд-шоу «Чарли и шоколадная фабрика» (швед. "Kalle och chokladfabriken" ), состоявшее из рисунков шведской художницы Бент Анне Руннерштрём (швед. Bengt Arne Runnerström ) в сопровождении текста, который читал актёр Эрнст-Хуго Ярегард .

Помимо киноверсий существует ряд инсценировок и мюзиклов, созданных на основе произведения. Издавались аудиокниги «Чарли и шоколадная фабрика», в том числе записи чтения повести автором, Роальдом Далем .

Пародии и аллюзии на произведение

«Чарли и шоколадная фабрика» является заметным явлением западноевропейской и мировой культуры, поэтому не удивительно, что сюжет и персонажи этой повести часто становятся объектом пародирования, а многие произведения культуры содержат в себе аллюзии на эту повесть Роальда Даля.

• Американский мультсериал «Симпсоны» содержит множество таких пародий.
  • В 14 серии 15 сезона (2004 г.) «Зиф, приходящий к обеду» («The Ziff Who Came to Dinner») Лиза Симпсон упоминает в разговоре, что её отец, Гомер , полагает, что в повести «Чарли и шоколадная фабрика» рассказана реальная история и ищет фабрику, описанную в книге;
  • В 19 серии, того же, 15-го, сезона «Просто Симпсон» («Simple Simpson ») на телевидении демонстрируется рекламный ролик, в котором счастливцу, нашедшему Золотой билет, обещается поездка на Фабрику бекона фермера Билли (англ. Farmer Billy’s Bacon Factory ). Гомер Симпсон покупает огромные количества бекона в надежде найти Золотой билет, но находит лишь Серебряный билет, которой позволяет выступить в качестве судьи на конкурсе свиней, который будет проходить во время ярмарки.
  • В 13 серии 11 сезона (2000 г.) «Осёдланная Галактика» («Saddlesore Galactica») показаны карлики-жокеи, живущие у шоколадного водопада - аллюзия на умпа-лумпов.
  • Во 2 эпизоде 6 сезона (1994 г.) «Соперница Лизы» («Lisa’s Rival») один из учеников, немец Утер, собирается участвовать в школьном конкурсе и строит диораму «Чарли и шоколадная фабрика», но съедает свою работу прежде чем жюри увидело её.
  • В 15 серии 22 сезона (2011 г.) «Скорпионья небылица» (The Scorpion’s Tale) Гомер называет фармацевтического агента Хотенхоффера «Мистер Вонка», а позже Хотенхоффер признаётся, что он - Август Глуп, сильно изменившийся после падения в шоколадную реку.
  • В 41 (американском) выпуске комикса «Симпсоны» «Барт и фабрика веселья клоуна Красти» (англ. Bart Simpson & The Krusty Brand Fun Factory ) в бутылки с газированной водой прячется 4 золотых соломинки; нашедший соломинку получает приглашение на фабрику Красти , производящую разные пищевые продукты. На фабрике работают обезьяны с чипами, вживлёнными в мозг, экскурсанты путешествуют по фабрике в лодке, плывущей по вишнёвой газированной реке.
• В начале 13 эпизода 1 сезона мультсериала «Футурама» «Фрай и фабрика Слёрма» («Fry and the Slurm Factory») демонстрируется рекламный ролик, где нашедшему «золотую крышку» в банке с неким напитком «Слёрм» обещается приз - экскурсия на завод по производству «Слёрма». Фрай находит крышку и отправляется вместе с другими победителями в путешествие по слёрмовой реке, по берегам которой «грунка-лунки» (англ. Grunka-Lunkas ) поют свои песни.
• В 20 серии 2 сезона мультипликационного сериала «Гриффины» «Загубленный талант» («Wasted Talent») нашедший некий «серебряный свиток» в банке пива получает приглашение на экскурсию по пивоваренному заводу. Герои сериала Питер и Джо находят свитки и отправляются на экскурсию, кроме того, упоминается, что свиток нашли Чарли Бакет и его дедушка.
• В 91 серии американского телесериала «Офис» «Золотой билет», один из главных героев, Майкл Скотт , организует рекламную акцию в стиле Вилли Вонки: в пять партий бумаги прячется пять «золотых билетов», нашедший «золотой билет» получает десятипроцентную скидку в течение одного года.
• В седьмом сезоне (2006 г.) британской версии реалити-шоу «Большой брат» «Канал 4» Channel 4 совместно с компанией Nestle провели промоакцию, в ходе которой нашедший один из 100 «золотых билетов», спрятанных под упаковкой батончиков «КитКат» , получал право стать участником шоу («соседом») минуя отборочный кастинг.
• В 1993 г. в Чикаго была создана рок-группа «Верука Солт» (англ. Veruca Salt ), названная в честь одной из героинь повести Роальда Даля.
• В дебютный альбом «Портрет американской семьи» («Portrait of an American Family» , 1994 г.) американской рок-группы «Мэрилин Мэнсон» (Marilyn Manson) вошла в качестве первой песни композиция «Прелюдия (Семейное путешествие)» (англ. Prelude (The Family Trip) ), текст которой представляет несколько изменённый текст песни упма-лумпов из 18 главы повести «Вниз по шоколадной реке» (англ. Down the Chocolate River ). Также под влиянием книги Мэнсоном была написана песня «Choklit Factory», вышедшая в 1991 году на демо-кассете After School Special .
• Символом американской хоккейной команды «Херши Бэрс» (англ. Hershey Bears ) является медведь Коко (англ. Coco ), любимая книга которого - «Чарли и шоколадная фабрика»

Использование сюжета и персонажей

Кондитерские изделия

С выходом в 2005 г. экранизации Тима Бёртона был произведена широкомасштабная рекламная кампания с тем, чтобы связать марку с новым фильмом. В настоящее время продукты под маркой The Willy Wonka Candy Company (англ.) русск. продаются в США, Канаде, Великобритании, Ирландии, Австралии и Новой Зеландии.

Игры

Аттракционы

1 апреля 2006 британский парк аттракционов «Элтон Тауэз» (англ. Alton Towers ), расположенный в графстве Стаффордшир , открыл семейный аттракцион, основанный на темах книги. Аттракцион состоит из двух частей: вначале посетители путешествуют по «фабрике» в розовых лодках, плывущих по «шоколадной реке», затем, после просмотра видео-шоу, попадают в стеклянный лифт, из которого они осматривают оставшуюся часть фабрики. Путешествие занимает 11 минут. В основу оформления аттракциона положены иллюстрации Квентина Блейка .

См. также: (англ.) . RoaldDahlFans.com. - Рождественские витрины универмага Marshall Field"s (англ.) русск. (Чикаго, США) оформленные по мотивам повести «Чарли и шоколадная фабрика». Проверено 5 мая 2010. .

Издания

Книга выдержала ряд изданий как на английском, так и в переводах на другие языки (русский, испанский, французский польский и пр.).

Российские издания произведения

• Дал, Роулд Золотой билет, или Пионер. - 1991. - № 8-9 . (пересказ с английского С. Кибирского и Н. Матреницкой)
• Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Радуга, 1991. (перевод с английского М. Барон и Е. Барон)
• Дал, Роулд. Золотой билет, или Чарли и шоколадная фабрика. - М .: МП «Нимак», МП «КТК», 1991. (пересказ с английского С. Кибирского и Н. Матреницкой, иллюстрации В. Мочалова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Захаров, 2000. - ISBN 5-8159-0084-2 . (пересказ С. Кладо)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. Детские бестселлеры: Сб. - М .: Бумажная галерея, 2001. - ISBN 5-900504-62-X . (перевод М. Фрейдкина)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. ISBN 5-352-01094-5 . (перевод И. Богданова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. Необыкновенные истории: Сб. - СПб. : Азбука-классика, 2004. - ISBN 5-352-00753-7 . (перевод И. Богданова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Захаров, 2004. - ISBN 5-8159-0415-5 . (повесть на русском языке в пересказе С. Кладо и на языке оригинала)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Росмэн-Пресс, 2005. - ISBN 5-353-01812-5 . (перевод Майи Лахути)
• Книги для чтения на английском языке, адаптированные для уровня Pre-Intermediate, с заданиями и упражнениями:
  • Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Айрис-Пресс, 2007. - (Английский клуб). - ISBN 978-5-8112-2736-5 .
  • Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Айрис-Пресс, 2009. - (Английский клуб). - ISBN 978-5-8112-3471-4 .

Напишите отзыв о статье "Чарли и шоколадная фабрика (повесть)"

Примечания

См. также

• Роальд Даль - статья о жизни и творчестве писателя.
• Вилли Вонка - статья об одном из главных героев повести.
• «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» - экранизация повести, снятая в 1971 г.
• «Чарли и шоколадная фабрика» - экранизация 2005 г.

Отрывок, характеризующий Чарли и шоколадная фабрика (повесть)

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d"un desastre publique, et je n"ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu"est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d"ami, mon cher. Decampez et au plutot, c"est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.

Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.

31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.

Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.

Однажды вечером, когда Чарли, как обычно, пришел проведать стариков, он спросил:

– А правда ли, что шоколадная фабрика Вонки самая большая в мире?

– Правда ли? – вскричали все четверо. – Конечно, правда! Господи! Разве ты не знал? Она в пятьдесят раз больше любой другой фабрики.

– А правда, что мистер Вилли Вонка лучше всех на свете умеет делать шоколад?

– Мой мальчик, – ответил дедушка Джо, приподнимаясь на подушке, – мистер Вилли Вонка – самый замечательный кондитер в мире! Я-то думал, это всем известно.

– Я, дедушка Джо, знал, что он знаменитый, знал, что он изобретатель...

– Изобретатель? – воскликнул дедушка. – Да что ты! В шоколадном деле он волшебник! Он может все! Верно, мои дорогие? Две бабушки и один дедушка закивали головами:

– Совершенно верно, вернее и быть не может. А дедушка Джо удивленно спросил:

– Ты что, хочешь сказать, я никогда не рассказывал тебе о мистере Вилли Вонке и его фабрике?

– Никогда, – ответил Чарли.

– Боже мой! Как же это я?

– Пожалуйста, дедушка Джо, расскажи сейчас, – попросил Чарли.

– Непременно расскажу. Усаживайся поудобнее и слушай внимательно.

Дедушка Джо был в семье самый старый. Ему сровнялось девяносто шесть с половиной лет, а это не так уж и мало. Как и все очень старые люди, он был болезненный, слабый и малоразговорчивый человек. Но вечерами, когда в комнату заходил его любимый внук Чарли, дедушка на глазах молодел. Усталость как рукой снимало. Он становился нетерпелив и волновался, словно мальчишка.

– О! Этот мистер Вилли Вонка удивительный человек! – воскликнул дедушка Джо. – А знаешь ли ты, например, что он придумал более двухсот новых видов шоколада, и все с разной начинкой? Ни одна кондитерская фабрика в мире не выпускает таких сладких и вкусных шоколадок!

– Чистая правда, – подтвердила бабушка Джозефина. – И он рассылает их по всему свету. Верно, дедушка Джо?

– Да, да, моя дорогая. Он рассылает их всем на свете королям и президентам. Но мистер Вилли Вонка делает не только шоколад. У него есть несколько просто невероятных изобретений. Знаешь ли ты, что он изобрел шоколадное мороженое, которое не тает без холодильника? Весь день оно может пролежать на солнце и не растает!

– Но это невозможно! – воскликнул Чарли, удивленно глядя на дедушку.

– Конечно, невозможно! И совершенно невероятно! Но мистер Вилли Вонка это сделал! – вскричал дедушка Джо.

– Именно так, – подтвердили остальные.

Дедушка Джо продолжил свой рассказ. Говорил он очень медленно, чтобы Чарли не пропустил ни единого слова:

– Мистер Вилли Вонка делает зефир, который пахнет фиалкой, и удивительные карамельки, которые каждые десять секунд меняют цвет, а еще маленькие конфетки, которые просто тают во рту. Он умеет делать жвачку, никогда не теряющую вкуса, и сахарные шарики, которые можно надуть до огромных размеров, а потом проткнуть булавкой и съесть. Но главный секрет мистера Вонки – чудесные, голубые в крапинку, птичьи яички. Когда кладешь такое яичко в рот, оно становится все меньше и меньше и в конце концов тает, а на кончике языка остается крохотный розовый птенчик. – Дедушка замолчал и облизнулся. – При одной мысли обо всем об этом у меня слюнки текут, – добавил он.

– И у меня тоже, – признался Чарли. – Пожалуйста, рассказывай дальше.

Пока они разговаривали, в комнату тихонько вошли мистер и миссис Бакет и теперь, стоя у двери, тоже слушали дедушкин рассказ.

– Расскажи Чарли про сумасшедшего индийского принца, – попросила бабушка Джозефина, – ему понравится.

– Ты имеешь в виду принца Пондишери? – рассмеялся дедушка Джо.

– Но очень богатый, – уточнила бабушка Джорджина.

– А что он сделал? – нетерпеливо спросил Чарли.

– Слушай, – ответил дедушка Джо. – Я тебе расскажу.

Принц Пондишери написал мистеру Вилли Вонке письмо, – начал свой рассказ дедушка Джо. – Он пригласил Вилли Вонку приехать в Индию и построить для него огромный шоколадный дворец.

– И мистер Вилли Вонка согласился?

– Конечно. Ах, какой это был дворец! Сто комнат, и все из светлого и темного шоколада. Кирпичи шоколадные, и цемент, скреплявший их, шоколадный, и окна шоколадные, стены и потолки тоже из шоколада, так же как и ковры, картины, мебель. А стоило повернуть кран в ванной, и оттуда лился горячий шоколад.

Когда работа была закончена, мистер Вилли Вонка предупредил принца Пондишери, что дворец долго не простоит, и посоветовал поскорее его съесть.

«Ерунда! – воскликнул принц. – Я не стану есть свой дворец! Не откушу даже малюсенького кусочка от лестницы и ни разу не лизну стенку! Я буду в нем жить!»

Но мистер Вилли Вонка, конечно же, оказался прав. Вскоре выдался очень жаркий день, и дворец начал таять, оседать и мало-помалу растекся по земле. А сумасшедший принц, дремавший в это время в гостиной, проснулся и увидел, что плавает в огромной липкой шоколадной луже.

Малыш Чарли не шелохнувшись сидел на краешке кровати и во все глаза смотрел на дедушку. Он просто оторопел.

– И все это правда? Ты не смеешься надо мной?

– Чистая правда! – хором закричали все бабушки и дедушки. – Конечно, правда! Спроси кого хочешь.

– Откуда? – не понял Чарли.

– И никто... никогда... не входит... туда!

– Куда? – спросил Чарли.

– Ясное дело, на фабрику Вонки!

– О ком ты говоришь, дедушка?

– Я говорю о рабочих, Чарли.

– О рабочих?

– На всех фабриках, – пояснил дедушка Джо, – есть рабочие. По утрам они входят на фабрику через ворота, а вечером выходят. И так везде, кроме фабрики мистера Вонки. Ты когда-нибудь видел, чтобы хоть один человек зашел туда или вышел оттуда?

Чарли внимательно посмотрел на бабушек и дедушек, а они – на него. Лица у них были добрые, улыбающиеся, но одновременно совершенно серьезные. Они не шутили.

– Ну так что, видел? – повторил дедушка Джо.

– Я... я, право, не знаю, дедушка. – Чарли от волнения стал даже заикаться. – Когда я прохожу мимо фабрики, ворота всегда закрыты.

– Вот именно!

– Но какие-то люди должны же там работать...

– Только не люди, Чарли, по крайней мере не обыкновенные люди.

– Тогда кто же? – закричал Чарли.

– Ага, вот в том-то и секрет. Очередная тайна мистера Вилли Вонки.

– Чарли, дорогой, – позвала сына миссис Бакет, – пора спать, на сегодня достаточно.

– Но, мама, я должен узнать...

– Завтра, мой дорогой, завтра...

– Хорошо, – сказал дедушка Джо, – остальное ты узнаешь завтра.

Следующим вечером дедушка Джо продолжил свой рассказ.

– Видишь ли, Чарли, – начал он, – на фабрике мистера Вонки не так давно работали тысячи людей. Но однажды, совершенно внезапно, мистеру Вилли Вонке пришлось их уволить.

– Но почему? – спросил Чарли.

– Из-за шпионов.

– Шпионов?

– Да. Владельцы других шоколадных фабрик завидовали мистеру Вонке и стали засылать на фабрику шпионов, чтобы выкрасть его кондитерские секреты. Шпионы устраивались на фабрику Вонки, притворяясь простыми рабочими. Каждый из них выкрадывал секрет приготовления какой-нибудь сладости.

– А потом они возвращались к прежним хозяевам и все им рассказывали? – спросил Чарли.

– Вероятно, – ответил дедушка Джо. – Потому что вскоре фабрика Фиклгрубера начала выпускать мороженое, которое не таяло даже в самый жаркий день. А фабрика мистера Продноуза – жвачку, никогда не терявшую вкуса, сколько бы ее ни жевали. И, наконец, фабрика мистера Слугворта выпустила сахарные шарики, которые можно было надувать до огромных размеров, а потом проткнуть булавкой и съесть. И так далее, и тому подобное. А мистер Вилли Вонка рвал на себе волосы и кричал: «Это ужасно! Я разорюсь! Кругом одни шпионы! Мне придется закрыть фабрику!»